Я родилась в СССР. В детском саду у нас был праздник Ленина и его портреты в каждой комнате. Я помню длиннющие очереди за зелеными бананами и мардаринами, которые потом дозревали в духовке. В мои 5 лет мама мне купила несколько одинаковых пар сандалей каждого размера, потому что потом любая летняя детская обувь везде могла кончиться. Навсегда.

Я из России. Некоторые вещи там организованы странно. Когда мы поступили в университет, всем новым студентам надо было пройти диспансеризацию. 250 человек 3 дня своей жизни летом посвятили тому, чтобы обойти 6 врачей. Хотя потом выяснилось, что это всё можно было проделать через месяц за 2 часа. Или вообще забить.

Я выросла в Москве. Это очень большой город, в котором живет очень много людей. Моя дорога до работы в какие-то месяцы занимала полтора часа (и это не предел для Москвы!), и к концу поездки на метро я начинала всех ненавидеть.

Так или иначе мне да и всему нашему обществу пришлось обрасти какими-то поведенческими паттернами, помогающими сориентироваться в толпе. И каково же было моё удивление, когда я узнала, что в других больших городах — например, в Берлине,- они не работают.

На работе один коллега, побывавший на Кубе, с удивлением рассказывал другому коллеге об очередях за хлебом.

— Прикинь,- говорил он,- каждый новый приходящий всегда интересуется, кто последний, и запоминает в итоге только одного человека.

— Ничего себе выдумали,- отвечал собеседник.

Я попыталась рассказать, что это не просто единственная модель поведения в очередях, которую в меня вложили еще в дестве, но и, с моей точки зрения, самая рациональная тактика. Но меня «заклеймили» потомком социализма и о преимуществах запоминания одного лица вместо пятидесяти задумываться не захотели. А я им даже не успела рассказать о том, как теперь во всех очередях длиннее 10 человек инстинктивно начинаю искать знакомых. Кстати, тоже по университетской привычке.

Второй странноватый случай произошел со мной буквально на днях. В метро черед матчем с Германией было необычайно живо (каждый направлялся в свое любимое кафе с телеком), а поезда, как назло, стали почему-то ходить реже, чем нужно. Эти два обстоятельства создали все условия для того, чтобы Берлинское метро сильно приблизилось к Московскому, что, видимо, активизировало во мне какую-то генетическую память или что-то вроде этого. Пытаясь подобраться из центра вагона поближе к двери, я по старинке спрашивала молодых людей, стоявших у меня на пути, выходят ли они. На что получала обаятельнейшие улыбки, ответ «нет» и… в общем-то больше ничего. Потом я вспомнила, что да, как ни странно, берлинцы в такой ситуации обычно предпочитают более травматичный способ коммуницировать — локтевой.

Мне кажется, это правда необычно. И интересно было бы узнать, как с такими вещами обстоят дела в других больших городах.